мне хочется думать о вас хорошо
Мне это Сестрица нашла. users.livejournal.com/felix___/165394.html
Можете почитать) впрочем ниже все тоже самое
читать дальшеЕго звали Сиджисмондо Пандольфо Малатеста. Впрочем он ограничивался по-солдатски кратким -Джисмондо или кличкой "Риминийский волк".
Впрочем, родовое имя Малатеста, в буквальном смысле означало "Дурная Голова", так предка Джисмондо прозвали его собственные солдаты. Безумцами были все его предки, все они сходили с ума, разделяясь в своем безумии на "святош" и "дьяволов", святоши основывали монастыри с жесточайшими правилами, или уходили почти нагишом в суровые горы Римини и там терзали свою несчастную плоть кровавыми бичеваниями, голодом, жаждой и палящим солнцем.
Дьяволы вполне оправдывали свое название, им было мало семи смертных грехов, один из предков Джисмондо искренне жалел, что заповедей всего десять - их скучно нарушать, быстро кончаются. В любом случае подданые страдали от своих правителей - святоши забрасывали государственные дела, как к примеру Галеотто Малатеста, старший брат Джисмондо, который разыгрывал у стен Римини целое представление по умерщвлению плоти, кормил вшей, стоял на столпе и яростно сопротивлялся (с кинжалом в руках) любой попытке вернуть его к жизни, достойной правителя. Злые языки утверждают, что однажды зимней ночью его съели бродячие собаки, либо он сбежал с балаганом, прельстившись ролью святого Антония в комедии об Искушениях пустынника, ибо в роли искусительницы была занята прелестная вдовушка Симона Вьюдита, известная тем, что у нее отроду были три груди - две текущие молоком, а одна - превосходным сицилийским вином. Таким образом, святоша перешел в ранг "дьявола", что впрочем, не так уж редко бывает.
Живший в XIII веке уродливый хромец Джованни Малатеста, убил жену и младшего брата. Он поднял их с любовного ложа и обнаженными заставил их опуститься рядом на колени. Одним ударом меча отсек сразу две головы. Так Франческа да Римини и кроткий Паоло оказались во втором кругу Дантова Ада, где вечный водоворот вихря мучает изнемогшие от любовной страсти разлученные души.
Мать Джисмондо, Ромолу, обвиняли в том, что по ночам она ворует младенцев из колыбелей, заворачивает их в подол и уносит на подземную кухню, где готовит из них жаркое на Страстную Пятницу. так же она умела оборачиваться в белую рысь и летала над городом, как Симон Маг, используя вместо крыльев свою черную сетчатую шаль. Люди молились, когда она заглядывала в окна верхних этажей, и знали что теперь доли не будет - скиснет молоко, не собьется масло, дочь станет потаскухой, а сын - опозорит своего отца.
В 1460 году, в Риме, сразу на трех площадях публично сжигали богато наряженное чучело с портретной маской (кстати весьма искусно копирующей оригинал), на шее каждого неживого мученика болталась табличка:
"Вот он я, Сиджизмондо Малатеста, сын Пандольфо, король предателей, ненавидимый Богом и людьми, приговоренный к сожжению по приговору Святой Коллегии."
Вокруг костров немедленно образовалась толчея зевак, проституток, торговцев полентой, ослиных погонщиков, торговцев мелочной дрянью и прочего сброда, свирепая церемония "сожжения в изображении" превратилась в явный карнавал, хотя на каждой из трех площадей три папских кардинала надрывались с помостов, зачитивая длинный список прегрешений Сиджисмондо.
Сиджизмондо обвиняли в том, что он отравил первую жену, удавил вторую, а до третьей еще не дошли руки настолько, что она до сих пор девственна, хотя ходят слухи, что он обещал ее всему своему полку наемников, если очередной поход его сумасшедшей кондотты будет удачным.
Он был фальшивомонетчиком, кровосмесителем (с обеими дочерьми и сыном), насильником, причем его жертвы были обоего пола и редко переживали ночь принудительной любви с Джисмондо, который по тем временам считался едва ли не великаном, по современным латинским меркам около 2 метров 10 сантиметров, даже лошадей ему приходилось выбирать наиболее рослых и крепких. Его обвиняли в совокуплении с трупами, предательстве, отступничестве, идолопоклонстве, сложении стихотворных памфлетов, противных Богу и человекам, помимо перечисленных грехов имелись и мелкие, но их перечень совершенно заглушил рев и гогот праздной толпы.
Сам Джисмондо на аутодафе не присутствовал, но позже прислал папе Пию II, краткое любезное письмо в котором благодарил его за столь забавный карнавал, устроенный для римлян в неурочный день, и сетовал только на то, что действие было не столь пышным. "Все у вас как-то бедно.." И пригласил Папу в Римини, обещая устроить ему аутодафе, "подобающее великому христианину", с танцами, бесплатной выпивкой для всего города, шутами, обезьянами, обнаженными танцовщицами, дрессированными животными и факельным шествием.
На такое зрелище не жаль всей казны Римини, чтобы выстелить Папе путь к костру хорасанскими коврами и парчой.
Папа на письмо не ответил и в тот раз в Римини не приехал.
Джисмондо Малатеста не впервой было выслушивать бессильные папские проклятия, он был одним из немногих правителей в Италии, который мог похвастаться не одним, а пятью отлучениями от церкви - почему так много, раз это единообразный акт?
Просто потому что на предыдущие четыре... Джисмондо просто не обратил внимания. Он был занят городом и войной.
Он занял достойное место среди трех великих и неистовых кондотьеров Италии Кватроченто - Бартоломео Коллеони, Федерико Монтефельтро и Джисмондо Малатеста.
Всех троих благочестивый Пий Второй пытался примирить, и сделать так, чтобы при встрече титаны не поубивали друг друга, он надеялся на то, что прекрасные звери поддержат его идею нового Крестового Похода на Константинополь. И даже удалось добиться шаткого перемирия между ними, но договор нарушил сам Малатеста.
Ему надоели душные залы Ватикана, заносчивый кобель-волкодав Коллеони, золоченый болван Монтефельтро, которого Джисмондо был бы рад прирезать, если бы не присутствие медоточивого Понтифика. Утомившись переговорами, Малатеста попросту нарушил перемирие, и вернулся к обычным делам наемного войска.
Ибо он был истинным Капитаном Удачи, а удача - переменчива.
Уже в пятнадцать лет этот человек громил вражеские армии вместе со своей отчаянной кондоттой, у нескольких невест отобрал приданое, чтобы закупить в Англии пушки, женился на Джиневре д Эсте, практически не уделял ей внимания, и в конце концов отравил,
изнасиловал девятилетнюю Изотту дельи Атти, на которой, впрочем женился, спустя восемнадцать лет.
Кажется, он любил эту девочку- девушку-женщину - впрочем изнасилованная малютка как ни странно, отвечала чудовищу взаимностью, и все так же, много лет спустя с ножом в руках оборонялась от любых попыток выдать ее замуж, пока Джисмондо, тронутый ее верностью, не удавил салфеткой свою вторую жену Поликсену, чтобы жениться на храброй и жестокой красавице.
Сохранилась часть их переписки, в которой Джисмондо называет Изотту "моя рыжая блошка". И то верно, красавица каждое утро пила кровь голубя, которого домовый священник под страхом смерти крестил, как младенца, она сама отсекала или откусывала трепещущей птице голову - из суеверия, что это сохранит ей молодость и позволит каждую ночь приходить на ложе супруга девственницей.
Говорят, что известный насильник пальцем не тронул Изотту за всю их недолгую совместную жизнь, и даже позволял ей, слишком маленькой в сравнении с ним, в минуты недовольства хлестать себя по щекам - для этого он ставил ее на несколько ступеней выше или на табурет и честно терпел дикий нрав своей жены.
Еще при жизни Джисмондо Малатеста сделал своей "рыжей блошке" - Изотте подарок - построил для нее один из самых странных Итальянских храмов - собор Сан Франческо, который проще было бы назвать Храмом Малатеста (в прямом переводе Дурной Головы).
Это здание было столь же похоже на христианский храм, как мраморное капище Парфенона. Стены и балюстрады украшали изобильные гирлянды из голеньких, жирных херувимчиков-купидонов с телами пятилетних откормленных детей и лицами старых потаскух, в пухлых лапках создания эти держали гербы и ленты с инициалами "S и I", то есть Сиджизмондо и Изотта. Позы херувимам придали самые шаловливые.
Собор так и остался недостроенным, потому что Изотта дельи Атти умерла намного раньше Джисмондо, причем, что удивительно, своей смертью.
В соборе появилась ее усыпальница все с теми же кривляющимися херувимами, которыми покойница весьма любила украшать свою спальню при жизни (поговаривают, что не стеснялась держать и обученных нечистых детишек, в качестве амуров, сопутствующих соитию Марса и Венеры), каменную гробницу Изотты поддерживали на своих спинах статуи забавных слоников - то был весьма веселый и приятный гроб.
"Я похоронил целый мир" - гласит одна из надписей, и слоникам не хватает только черепашьего панциря в качестве пьедестала.
А чтобы увенчать кощунственную красоту храма вторая надпись гласит: «Святилище Божественной Изотты".
Впрочем вряд ли Джисмондо богохульствовал с какими-то далеко идущими намерениями - скорее всего он просто не замечал возмущения церкви, как лось не замечает раздавленного гнезда куропатки. Он просто делал то, что ему нравилось.
С собором, подаренным Изотте, произошло два курьеза- когда епископ Романьи увидел замысел Джисмондо, почти воплощенный в камне архитектором Леоном Баттиста Альберти, он и его прелаты наотрез отказались освящать античную хоромину, тогда Малатеста явился в дом епископа лично и кротко попросил его не задерживать церемонию, потому что священников на свете очень много, а кафедральный собор один. И попросил у епископа одолжить ему облачение - если святому отцу лень провести обряд, то, как сказал Малатеста он в силу своих скромных способностей, сам возьмет на себя этот труд. А облачение епископу все равно уже больше не понадобится.
Тем же вечером обряд освящения был проведен, и епископ Романьи, как говорят, вел торжественную мессу особенно прочувствованно.
Уже после смерти Джисмондо папа, преемник Пия, посетил собор, уставился на похабных путти, на надгробную плиту греческого гуманиста, эрудита и философа-язычника Гемистуса Плетона. Плетон всерьез верил в олимпийских богов, в то, что они живы. Плетон даже молился им.
Прах его Малатеста лично перевез из Греции в Римини, где язычник грек получил достойное и пышное погребение в... христианском храме.
Папа хотел запретить богослужения в стенах Сан-Франческо, до тех пор пока Дом Божий не приведут в "пристойный" вид, но жители Римини воспротивились этому решению. Они не хотели тревожить тень Риминийского волка. Даже после смерти он был страшен.
Темпио Малатестиана выглядел и вправду странно: внутри он напоминал крытую площадь с почти зеркальным полом и роскошными капеллами.
Первая слева капелла носит имя "Капелла планет" – символические изображения планетарных духов и знаков зодиака. Под знаком Рака (это знак Сиджизмондо) изображен вид Римини, во всей красе укреплений и церквей.
Можете почитать) впрочем ниже все тоже самое
читать дальшеЕго звали Сиджисмондо Пандольфо Малатеста. Впрочем он ограничивался по-солдатски кратким -Джисмондо или кличкой "Риминийский волк".
Впрочем, родовое имя Малатеста, в буквальном смысле означало "Дурная Голова", так предка Джисмондо прозвали его собственные солдаты. Безумцами были все его предки, все они сходили с ума, разделяясь в своем безумии на "святош" и "дьяволов", святоши основывали монастыри с жесточайшими правилами, или уходили почти нагишом в суровые горы Римини и там терзали свою несчастную плоть кровавыми бичеваниями, голодом, жаждой и палящим солнцем.
Дьяволы вполне оправдывали свое название, им было мало семи смертных грехов, один из предков Джисмондо искренне жалел, что заповедей всего десять - их скучно нарушать, быстро кончаются. В любом случае подданые страдали от своих правителей - святоши забрасывали государственные дела, как к примеру Галеотто Малатеста, старший брат Джисмондо, который разыгрывал у стен Римини целое представление по умерщвлению плоти, кормил вшей, стоял на столпе и яростно сопротивлялся (с кинжалом в руках) любой попытке вернуть его к жизни, достойной правителя. Злые языки утверждают, что однажды зимней ночью его съели бродячие собаки, либо он сбежал с балаганом, прельстившись ролью святого Антония в комедии об Искушениях пустынника, ибо в роли искусительницы была занята прелестная вдовушка Симона Вьюдита, известная тем, что у нее отроду были три груди - две текущие молоком, а одна - превосходным сицилийским вином. Таким образом, святоша перешел в ранг "дьявола", что впрочем, не так уж редко бывает.
Живший в XIII веке уродливый хромец Джованни Малатеста, убил жену и младшего брата. Он поднял их с любовного ложа и обнаженными заставил их опуститься рядом на колени. Одним ударом меча отсек сразу две головы. Так Франческа да Римини и кроткий Паоло оказались во втором кругу Дантова Ада, где вечный водоворот вихря мучает изнемогшие от любовной страсти разлученные души.
Мать Джисмондо, Ромолу, обвиняли в том, что по ночам она ворует младенцев из колыбелей, заворачивает их в подол и уносит на подземную кухню, где готовит из них жаркое на Страстную Пятницу. так же она умела оборачиваться в белую рысь и летала над городом, как Симон Маг, используя вместо крыльев свою черную сетчатую шаль. Люди молились, когда она заглядывала в окна верхних этажей, и знали что теперь доли не будет - скиснет молоко, не собьется масло, дочь станет потаскухой, а сын - опозорит своего отца.
В 1460 году, в Риме, сразу на трех площадях публично сжигали богато наряженное чучело с портретной маской (кстати весьма искусно копирующей оригинал), на шее каждого неживого мученика болталась табличка:
"Вот он я, Сиджизмондо Малатеста, сын Пандольфо, король предателей, ненавидимый Богом и людьми, приговоренный к сожжению по приговору Святой Коллегии."
Вокруг костров немедленно образовалась толчея зевак, проституток, торговцев полентой, ослиных погонщиков, торговцев мелочной дрянью и прочего сброда, свирепая церемония "сожжения в изображении" превратилась в явный карнавал, хотя на каждой из трех площадей три папских кардинала надрывались с помостов, зачитивая длинный список прегрешений Сиджисмондо.
Сиджизмондо обвиняли в том, что он отравил первую жену, удавил вторую, а до третьей еще не дошли руки настолько, что она до сих пор девственна, хотя ходят слухи, что он обещал ее всему своему полку наемников, если очередной поход его сумасшедшей кондотты будет удачным.
Он был фальшивомонетчиком, кровосмесителем (с обеими дочерьми и сыном), насильником, причем его жертвы были обоего пола и редко переживали ночь принудительной любви с Джисмондо, который по тем временам считался едва ли не великаном, по современным латинским меркам около 2 метров 10 сантиметров, даже лошадей ему приходилось выбирать наиболее рослых и крепких. Его обвиняли в совокуплении с трупами, предательстве, отступничестве, идолопоклонстве, сложении стихотворных памфлетов, противных Богу и человекам, помимо перечисленных грехов имелись и мелкие, но их перечень совершенно заглушил рев и гогот праздной толпы.
Сам Джисмондо на аутодафе не присутствовал, но позже прислал папе Пию II, краткое любезное письмо в котором благодарил его за столь забавный карнавал, устроенный для римлян в неурочный день, и сетовал только на то, что действие было не столь пышным. "Все у вас как-то бедно.." И пригласил Папу в Римини, обещая устроить ему аутодафе, "подобающее великому христианину", с танцами, бесплатной выпивкой для всего города, шутами, обезьянами, обнаженными танцовщицами, дрессированными животными и факельным шествием.
На такое зрелище не жаль всей казны Римини, чтобы выстелить Папе путь к костру хорасанскими коврами и парчой.
Папа на письмо не ответил и в тот раз в Римини не приехал.
Джисмондо Малатеста не впервой было выслушивать бессильные папские проклятия, он был одним из немногих правителей в Италии, который мог похвастаться не одним, а пятью отлучениями от церкви - почему так много, раз это единообразный акт?
Просто потому что на предыдущие четыре... Джисмондо просто не обратил внимания. Он был занят городом и войной.
Он занял достойное место среди трех великих и неистовых кондотьеров Италии Кватроченто - Бартоломео Коллеони, Федерико Монтефельтро и Джисмондо Малатеста.
Всех троих благочестивый Пий Второй пытался примирить, и сделать так, чтобы при встрече титаны не поубивали друг друга, он надеялся на то, что прекрасные звери поддержат его идею нового Крестового Похода на Константинополь. И даже удалось добиться шаткого перемирия между ними, но договор нарушил сам Малатеста.
Ему надоели душные залы Ватикана, заносчивый кобель-волкодав Коллеони, золоченый болван Монтефельтро, которого Джисмондо был бы рад прирезать, если бы не присутствие медоточивого Понтифика. Утомившись переговорами, Малатеста попросту нарушил перемирие, и вернулся к обычным делам наемного войска.
Ибо он был истинным Капитаном Удачи, а удача - переменчива.
Уже в пятнадцать лет этот человек громил вражеские армии вместе со своей отчаянной кондоттой, у нескольких невест отобрал приданое, чтобы закупить в Англии пушки, женился на Джиневре д Эсте, практически не уделял ей внимания, и в конце концов отравил,
изнасиловал девятилетнюю Изотту дельи Атти, на которой, впрочем женился, спустя восемнадцать лет.
Кажется, он любил эту девочку- девушку-женщину - впрочем изнасилованная малютка как ни странно, отвечала чудовищу взаимностью, и все так же, много лет спустя с ножом в руках оборонялась от любых попыток выдать ее замуж, пока Джисмондо, тронутый ее верностью, не удавил салфеткой свою вторую жену Поликсену, чтобы жениться на храброй и жестокой красавице.
Сохранилась часть их переписки, в которой Джисмондо называет Изотту "моя рыжая блошка". И то верно, красавица каждое утро пила кровь голубя, которого домовый священник под страхом смерти крестил, как младенца, она сама отсекала или откусывала трепещущей птице голову - из суеверия, что это сохранит ей молодость и позволит каждую ночь приходить на ложе супруга девственницей.
Говорят, что известный насильник пальцем не тронул Изотту за всю их недолгую совместную жизнь, и даже позволял ей, слишком маленькой в сравнении с ним, в минуты недовольства хлестать себя по щекам - для этого он ставил ее на несколько ступеней выше или на табурет и честно терпел дикий нрав своей жены.
Еще при жизни Джисмондо Малатеста сделал своей "рыжей блошке" - Изотте подарок - построил для нее один из самых странных Итальянских храмов - собор Сан Франческо, который проще было бы назвать Храмом Малатеста (в прямом переводе Дурной Головы).
Это здание было столь же похоже на христианский храм, как мраморное капище Парфенона. Стены и балюстрады украшали изобильные гирлянды из голеньких, жирных херувимчиков-купидонов с телами пятилетних откормленных детей и лицами старых потаскух, в пухлых лапках создания эти держали гербы и ленты с инициалами "S и I", то есть Сиджизмондо и Изотта. Позы херувимам придали самые шаловливые.
Собор так и остался недостроенным, потому что Изотта дельи Атти умерла намного раньше Джисмондо, причем, что удивительно, своей смертью.
В соборе появилась ее усыпальница все с теми же кривляющимися херувимами, которыми покойница весьма любила украшать свою спальню при жизни (поговаривают, что не стеснялась держать и обученных нечистых детишек, в качестве амуров, сопутствующих соитию Марса и Венеры), каменную гробницу Изотты поддерживали на своих спинах статуи забавных слоников - то был весьма веселый и приятный гроб.
"Я похоронил целый мир" - гласит одна из надписей, и слоникам не хватает только черепашьего панциря в качестве пьедестала.
А чтобы увенчать кощунственную красоту храма вторая надпись гласит: «Святилище Божественной Изотты".
Впрочем вряд ли Джисмондо богохульствовал с какими-то далеко идущими намерениями - скорее всего он просто не замечал возмущения церкви, как лось не замечает раздавленного гнезда куропатки. Он просто делал то, что ему нравилось.
С собором, подаренным Изотте, произошло два курьеза- когда епископ Романьи увидел замысел Джисмондо, почти воплощенный в камне архитектором Леоном Баттиста Альберти, он и его прелаты наотрез отказались освящать античную хоромину, тогда Малатеста явился в дом епископа лично и кротко попросил его не задерживать церемонию, потому что священников на свете очень много, а кафедральный собор один. И попросил у епископа одолжить ему облачение - если святому отцу лень провести обряд, то, как сказал Малатеста он в силу своих скромных способностей, сам возьмет на себя этот труд. А облачение епископу все равно уже больше не понадобится.
Тем же вечером обряд освящения был проведен, и епископ Романьи, как говорят, вел торжественную мессу особенно прочувствованно.
Уже после смерти Джисмондо папа, преемник Пия, посетил собор, уставился на похабных путти, на надгробную плиту греческого гуманиста, эрудита и философа-язычника Гемистуса Плетона. Плетон всерьез верил в олимпийских богов, в то, что они живы. Плетон даже молился им.
Прах его Малатеста лично перевез из Греции в Римини, где язычник грек получил достойное и пышное погребение в... христианском храме.
Папа хотел запретить богослужения в стенах Сан-Франческо, до тех пор пока Дом Божий не приведут в "пристойный" вид, но жители Римини воспротивились этому решению. Они не хотели тревожить тень Риминийского волка. Даже после смерти он был страшен.
Темпио Малатестиана выглядел и вправду странно: внутри он напоминал крытую площадь с почти зеркальным полом и роскошными капеллами.
Первая слева капелла носит имя "Капелла планет" – символические изображения планетарных духов и знаков зодиака. Под знаком Рака (это знак Сиджизмондо) изображен вид Римини, во всей красе укреплений и церквей.
-
-
01.10.2008 в 22:00